Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит — Летят за днями дни, и каждый час уносит Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем Предполагаем жить... И глядь — как раз —умрем. На свете счастья нет, но есть покой и воля. Давно завидная мечтается мне доля — Давно, усталый раб, замыслил я побег В обитель дальную трудов и чистых нег.
Для чего я вообще веду эти записки? Всё равно все эти мои мысли, рефлексия и прочее существуют только в моей голове, другим от этого не жарко и не холодно.
Давно уже знаю, что в целом рулят только совершенные поступки, а не произнесенные при этом слова или оставшиеся в голове мысли, к поступку побудившие. Но осознавать это больно. Никому не легче от того, что я там где-то глубоко всё это понимаю и осмысливаю.
Надо было действовать. Надо было, надо было. Хорошо бы раньше, но раньше уже закончилось.
Ладно, поживу пока дальше. Хотя бы и в качестве бессмысленного биоробота.
Вчера вдруг навалилось какое-то мрачное ощущение. Через некоторое время стало понятно, что я наконец - не осознал, осознавал я и так - ощутил, сколько плохих вещей я умудрился сделать за год по отношению к людям, которые мне дороги, и как они себя при этом чувствовали. Весь год. День за днём. Из-за меня. Как же я до такого докатился, как я стал тем, кем я стал? Будущее пугало меня. Какое-то время я даже всерьез обдумывал возможность суицида. А потом я, наверное, умер.
Потому что сейчас ощущаю внутри только страшную гудящую пустоту.
Боже, отвернись не смотри Господи, отвернись от меня, не смотри Потому что я сейчас накосячу У меня пустота внутри
Я сейчас закинусь и побегу Ноздри посыплю пеплом Окна в груди прожгу Мне откроются истины, и я каждому помогу Заберу откат, бюджет подстригу Я ж не для себя собираю Не себе берегу
Нет, понятно, что этот лифт Увозит не вверх, а вниз Но не жди, что я грохнусь оземь Размажусь ниц Просто отвернись Ты не должен был это видеть
А потом когда скрутит озноб и прервется бег Я пущу себе сладкие сны по изнанке век И мне будет казаться, что Ты меня обнимаешь Я же маленький человек, Понимаешь? Ты же все понимаешь - И как черно с нелюбимым жить Просыпаться уставшим, Весь день в тесноте кружить Тяжело с нелюбимым собою жить, Умираешь
Я искал в себе Тебя безуспешно Как в самсе вокзальной начинку Я тащил сам себя в починку Когда небо было с овчинку Я себя собирал, как мог Мне было так одиноко Я был так одинок Где же было тогда Твое всезрячее око? Я ищу и не нахожу. Так что я раскаюсь потом, а сейчас оскалюсь Я такой одинокий скиталец Посмотри, я скитаюсь Я сейчас закинусь и накидаюсь И ближнего жене засажу. Худо мне
Ты бы мог меня приголубить Если Ты так велик Почему Ты отвел свой лик? Для чего повергнул меня во тьму?
Почему оставил меня Когда слепо тычась сведенным ртом Я искал себе теплое и большое?
.. И когда он так говорит, он ничуть не кривит душою Он и правда не поймет, почему.
не мешайте седатики с алкоголем не мешайте седатики с алкоголем не мешайте их никогда! на свете счастья нет, но есть покой и воля, покой и воля, да! но вертолёт, вертолёт, мать-отвёртка, отнеси меня, на гребешки поддельных гор, о которых мы спорили, горы это или облака, а человек по имени Иван Петров сказал, что озеро это фальшивое море, и из вежливости промолчал от том, что мы два грёбанных мудака. А фрекен Хъёллан смотрит в окошко, под амальгамой электричества, так, что оно превращается в зеркальце, звонок. кто говорит? Мама? Мама, Ваш сын понял, что всё-таки она вертится, он очень, очень болен и сам не знает, откуда взялась эта боль, наверное это чёрный-чёрный человек уселся ему на мизинец, мама, мама, почему ты не сделала аборт? я бы тогда поплыл себе, как Моисей в корзине, мама, я всегда считал, что центонная поэзия моветон, а вот теперь пишу, как впрочем, о живых аут бене, аут нихиль, поэтому не будем называть имён, тем более, что их носители и так на измене, а впрочем вот одно: моего отца звали Марк Эммануилович со всеми вытекающими отсюда последствиями, мне хотелось, чтобы у меня нашли туберкулёз, это в детстве, а в юности чтобы ВИЧ, мне нравилось называть себя женскими именами и перед зеркалом репетировать восстание масс, в школе я уклонялся от лобызания знамени и сам не знаю, как перешёл в шестой класс, дети, впрочем, меня не жаловали и называли не иначе, как "жидовская морда" или "пидарас", в обоих случаях были правы, я маялся в школе, потом сбегал к тёте жаловаться, как я несчастен, а она мне говорила: на свете счастья нет, но есть покой и воля, впрочем, потом оказалось, как это часто бывает со словами великих поэтов, что счастье как раз бывает, но быстро кончается, а вот никакого покоя всё нет и нет, и воли нет, учитывая, в чём она у меня заключается, словом: не мешайте седатики с алкоголем, не мешайте счастью, не нарушайте покой, не изъявляйте волю, ощущайте боль.